modern classical, ambient, field recordings / Бердск
"С лета слушаю и не намерен прекращать".
"С лета слушаю и не намерен прекращать".
Никита
Бондарев — это я как я есть. В какой-то момент я решил, что не хочу
скрываться за никнеймом или псевдонимом. Это в первую очередь человек, а
не проект.
Тот материал, что я выпускаю под своим именем, всегда очень личный. Вообще, я по части слов небольшой мастер, мне проще все звуком передать.
Я двигаюсь со стороны электроники к более живому звуку. Думаю, моя музыка — это что-то вроде современной классики для домашнего прослушивания. Но с композиторами-неоклассиками я себя совсем не ассоциирую.
Vice, американский журнал о современной культуре, как-то снимал документальный фильм о Сибири и сибирской музыкальной сцене. Ребята с журналистами ходили, показывали всю эту нашу клюкву-балалайку, как вообще тут живут. Борщ для них варили у себя дома, всякие такие штуки. Фильм планировалось закончить закрытым концертом для своих, а я как раз должен был со дня на день в армию уходить. И я говорю: «Братцы, я не могу. Я к тому моменту буду уже берцы топтать, извините». В итоге придумали следующее безумие: мой гонорар уходит актеру, дублеру. Я пишу для него музыку. Он приходит, открывает ноутбук, что-то там крутит, нажимает кнопки, изображает какие-то эффекты — в общем, всячески делает вид, что он настоящий музыкант. Как я узнал через год, когда уже вернулся из армии, это была реально моя копия. Ребята нашли актера, который был очень на меня похож. От выступления все были без ума. Можно даже считать, что это был полноценный мой концерт.
Когда выходили «Руины», я служил. Мы все равно хотели сделать какой-то пресс-релиз, глобально и интересно, чтобы Артем Макарский, которого попросили взять интервью, приехал ко мне в часть с фотографом. Но я служил в закрытой части, полной тайн и секретов. Там даже телефоны были запрещены, и туда просто так нельзя было прийти в гости, тем более фотографировать. Если бы я сказал: «Товарищ полковник, разрешите ко мне придут пара ребят с фотоаппаратом, будут брать у меня интервью», — сразу же возникли бы вопросы. «Товарищ солдат, вы на службе или где? Или вы какой-нибудь там композитор, обалдеть?». Я бы втух, как это там называется. Поэтому выглядело это так: я на пару дней украл свой телефон, Артем накидывал мне вопросы, а я отвечал ему текстом. Это было жутко неудобно. Вообще ненавижу текстом общаться, какие уж там интервью. А тем более, когда экран маленький, а текст большой. Но получилось, учитывая обстоятельства, все замечательно. Артем даже почти ничего не редактировал — выдал как есть, подчистую.
Siberian Loner и Siberian Ruins — это части трилогии, где происходит, как правильно отметил один известный критик, своеобразная деконструкция Сибири и жизни в ней. Siberian Loner целиком посвящен самому персонажу, Лонеру, сибирскому герою-одиночке, его чувствам и переживаниям: кто он, из чего состоит, чем живет. Siberian Ruins — вторая часть: это то, что Лонер после себя оставляет, и с чем ему предстоит иметь дело. Там два длинных трека, состоящие преимущественно из полевых записей, в которых периодически возникает музыка, — это, грубо говоря, такая музыка лучших времен, которая до Лонера доносится. Именно поэтому Руины начинаются с версии трека I Swear I Will, которая открывала и первую часть трилогии. Грядущая третья часть, Siberian Everything, это уже финальная стадия деконструкции: то, среди чего мы живем. Она более общая, и она еще в процессе. Хотелось бы, чтобы это был не просто альбом на диске или кассете, а что-то более глобальное, но сложно загадывать. Хочется много, но непонятно, до чего в итоге руки дойдут.
Эти три записи объединяются в единую концепцию: Loner Ruins Everything. То есть Лонер рушит все. Он все разрушает. Тут нет никакого негатива — это скорее просто констатация факта: в конечном итоге Лонер все вокруг себя разрушит, и останутся те самые руины. Конечно, он пытается что-то сохранить, что-то делает, но в конечном итоге “nothing’s wrong, you are alone”. По сути, это про каждого из нас — каждый из нас в конечном итоге все равно остается один. Но в этом нет ничего плохого.
Деконструкция Сибири — это понимание через разрушение, и пересобирание контекста как такового. Все то, что нас окружает в нашей прекрасной Сибири, я пытаюсь как-то разобрать на атомы — березки-тополя, все эти наши обские моря-океаны, снега, всю нашу обстановку, людей с их характерами и так далее. Разобрать все это, разрушить, перевести в музыку, а затем собрать по-своему.
Названиям я всегда уделял особое внимание. Все названия говорящие. В случае с Лонером это попросту необходимо, чтобы четко было понятно, что из себя представляет его жизнь. Что он изначально клянется в том, что он будет всегда (I Swear I Will), что у него есть место, которое он очень сильно любит (Place I Love So Dearly), что он переживает о том, что у него уже много лет нет лета (Years Without Summer). Что иногда он задумывается о себе — кто он и что он (Siberian Loner). И что в конечном счете он остается один — Nothing’s Wrong, You Are Alone. А в случае с Руинами треки объединены в два: Сторона А и Сторона Б. Потому что тут названия не так важны. Руины — это геометка, метка на карте. Включаешь, слушаешь — птички, речка, шелест листьев, и вот ты уже тот самый Лонер из предыдущей части, который оказался среди Руин. Здесь важна сама обстановка, важно то, где ты находишься, здесь и сейчас. Ты это включил, глаза закрыл — слушай. Ты Лонер, который находится среди Руин.
В 2014-м мы только выпустили Siberian Loner, и буквально через неделю мне пишет Стас из Klammklang со словами: «Мне тут знаешь кто написал? Мэри Энн Хоббс! И она очень хочет поставить твой трек I Swear I Will у себя в эфире. Можно или нет?» А Мэри Энн Хоббс — одна из тех, кто, например, открыл этому миру Burial. Весь тустеп, весь диэнби, весь английский рейв — открытие этих жанров и их популяризация во многом произошли благодаря ей. Карьеру она построила в основном на BBC Radio 1, одном из самых популярных радио в принципе. Она прекрасна. И нам сказали, что в такой-то день, в такое-то время, в её шоу на BBC Radio 6 в рубрике Recommends — то есть то, что Мэри Энн от себя лично рекомендует, прозвучит мой трек с ее комментариями. Это был такой хайп, все наши на ушах стояли. Было здорово.
Мне кажется, «Маслянино» — это вообще лучшее, что я написал. Трилогия, конечно, глобальнее, но это вовсе не значит, что эта композиция менее важна. Притом, что в этом 26-минутном треке технически ничего особенного нет. У меня бабушка с дедушкой из Маслянино, мама оттуда родом, я там детство провел. Это невероятно красивое, невероятно прекрасное место с прекрасными людьми. С ним у меня связаны, пожалуй, самые лучшие и самые счастливые воспоминания. Тот дом на обложке — это копия нашего дома. Дом на холме. Холм, дом и дерево напротив дома.
Я никогда не считал себя музыкантом. Во-первых, я определяю это с точки зрения ремесла. Вторая причина — я необразованный. Помню, однажды я сказал кому-то из журналистов или критиков, что я как гопник в мире классической музыки. При этом мне говорят: «Вы же неоклассик!» Да какой неоклассик? Я просто дома напиликал что мне нравится, свои эмоции выложил, а вы меня неоклассиком называете. Я даже ничего сыграть не смогу с партитуры просто потому, что я тупо нот не знаю. Я просто умею на клавиши жать и на кнопки на компьютере. И у меня получается то, что получается. Записываю птичек, природу, получается у меня это, я это дело люблю. Но не надо причислять меня к неоклассикам. И к музыкантам тоже. Я любитель, абсолютный любитель. Вот и все.
В жизни должна быть стабильность. Жизнью музыканта жить я бы не смог: концерты, записи там всякие, пресс-релизы — вот это все. Мне кажется, что по сути я был бы безработным. Сегодня ты актуален, сегодня тебя слушают, завтра ты уже никому не нужен. Нужно постоянно вертеться, постоянно что-то делать. Конечно, в каком-то плане это интересно, но я себе этого позволить не могу. Не по мне такое.
Для меня Бердск — это особенный город. Это не просто место, где я себя чувствую как дома, — это мое место. Ты не был в нашем лесу, на берегу, наверное, даже озера бердского не видел. Тебе все это стоит посмотреть. Есть условный центр города с домами-многоэтажками, но выше десяти этажей у нас ничего нет. Есть частный сектор — много частного сектора, Бердск, наверное, наполовину из него состоит. Много лесов по краям города, с одного и другого края. Полей много. Я люблю этот город и с большим трудом его покину, если придется.
Чем среднестатистический новосибирец отличается от бердчанина? Не знаю. В нем больше какой-то злобы, больше нервной активности — ритм жизни, большой город, все дела. Бердск город маленький, сто тысяч человек. Спешить, по сути, некуда — там все своим чередом идет. Не то чтобы это Шир из Властелина Колец. Там просто время идет по-другому. “No time to hurry” — наверное, именно так.
В музыке мое происхождение имеет значение. Музыка, конечно, для всего мира и так далее, но я из Бердска-запятая-Сибирь. Это важно, это должны знать. Я из Бердска, Бердск в Сибири. Я хочу, чтобы люди знали о том, откуда я, откуда эта музыка и где она была записана. Но я не считаю, что есть какой-то уникальный сибирский звук, который журналисты в свое время расхайпили. Какой сибирский звук, о чем вы говорите? Нет ничего такого.
Новосибирская сцена, конечно, есть. Она всегда была, просто к ней не всегда серьезно относились, наверное. У нас же много домашних продюсеров таких, о которых никто не слышит. Но возьми, к примеру, Егора, который постоянно дает концерты. Илью Феррейна с его невероятным звуком, братьев Гавриловых, которые вечно экспериментируют. Музыкантов на сцене хватает, как и тех, кто пока что не дал о себе знать.
Выступать в Москве — ради бога, но жить я туда не поеду никогда. Я бердчанин, мне подавай тихий спокойный город. Я бы хотел прожить в Бердске всю свою жизнь.
Тот материал, что я выпускаю под своим именем, всегда очень личный. Вообще, я по части слов небольшой мастер, мне проще все звуком передать.
Я двигаюсь со стороны электроники к более живому звуку. Думаю, моя музыка — это что-то вроде современной классики для домашнего прослушивания. Но с композиторами-неоклассиками я себя совсем не ассоциирую.
Vice, американский журнал о современной культуре, как-то снимал документальный фильм о Сибири и сибирской музыкальной сцене. Ребята с журналистами ходили, показывали всю эту нашу клюкву-балалайку, как вообще тут живут. Борщ для них варили у себя дома, всякие такие штуки. Фильм планировалось закончить закрытым концертом для своих, а я как раз должен был со дня на день в армию уходить. И я говорю: «Братцы, я не могу. Я к тому моменту буду уже берцы топтать, извините». В итоге придумали следующее безумие: мой гонорар уходит актеру, дублеру. Я пишу для него музыку. Он приходит, открывает ноутбук, что-то там крутит, нажимает кнопки, изображает какие-то эффекты — в общем, всячески делает вид, что он настоящий музыкант. Как я узнал через год, когда уже вернулся из армии, это была реально моя копия. Ребята нашли актера, который был очень на меня похож. От выступления все были без ума. Можно даже считать, что это был полноценный мой концерт.
Когда выходили «Руины», я служил. Мы все равно хотели сделать какой-то пресс-релиз, глобально и интересно, чтобы Артем Макарский, которого попросили взять интервью, приехал ко мне в часть с фотографом. Но я служил в закрытой части, полной тайн и секретов. Там даже телефоны были запрещены, и туда просто так нельзя было прийти в гости, тем более фотографировать. Если бы я сказал: «Товарищ полковник, разрешите ко мне придут пара ребят с фотоаппаратом, будут брать у меня интервью», — сразу же возникли бы вопросы. «Товарищ солдат, вы на службе или где? Или вы какой-нибудь там композитор, обалдеть?». Я бы втух, как это там называется. Поэтому выглядело это так: я на пару дней украл свой телефон, Артем накидывал мне вопросы, а я отвечал ему текстом. Это было жутко неудобно. Вообще ненавижу текстом общаться, какие уж там интервью. А тем более, когда экран маленький, а текст большой. Но получилось, учитывая обстоятельства, все замечательно. Артем даже почти ничего не редактировал — выдал как есть, подчистую.
Siberian Loner и Siberian Ruins — это части трилогии, где происходит, как правильно отметил один известный критик, своеобразная деконструкция Сибири и жизни в ней. Siberian Loner целиком посвящен самому персонажу, Лонеру, сибирскому герою-одиночке, его чувствам и переживаниям: кто он, из чего состоит, чем живет. Siberian Ruins — вторая часть: это то, что Лонер после себя оставляет, и с чем ему предстоит иметь дело. Там два длинных трека, состоящие преимущественно из полевых записей, в которых периодически возникает музыка, — это, грубо говоря, такая музыка лучших времен, которая до Лонера доносится. Именно поэтому Руины начинаются с версии трека I Swear I Will, которая открывала и первую часть трилогии. Грядущая третья часть, Siberian Everything, это уже финальная стадия деконструкции: то, среди чего мы живем. Она более общая, и она еще в процессе. Хотелось бы, чтобы это был не просто альбом на диске или кассете, а что-то более глобальное, но сложно загадывать. Хочется много, но непонятно, до чего в итоге руки дойдут.
Эти три записи объединяются в единую концепцию: Loner Ruins Everything. То есть Лонер рушит все. Он все разрушает. Тут нет никакого негатива — это скорее просто констатация факта: в конечном итоге Лонер все вокруг себя разрушит, и останутся те самые руины. Конечно, он пытается что-то сохранить, что-то делает, но в конечном итоге “nothing’s wrong, you are alone”. По сути, это про каждого из нас — каждый из нас в конечном итоге все равно остается один. Но в этом нет ничего плохого.
Деконструкция Сибири — это понимание через разрушение, и пересобирание контекста как такового. Все то, что нас окружает в нашей прекрасной Сибири, я пытаюсь как-то разобрать на атомы — березки-тополя, все эти наши обские моря-океаны, снега, всю нашу обстановку, людей с их характерами и так далее. Разобрать все это, разрушить, перевести в музыку, а затем собрать по-своему.
Названиям я всегда уделял особое внимание. Все названия говорящие. В случае с Лонером это попросту необходимо, чтобы четко было понятно, что из себя представляет его жизнь. Что он изначально клянется в том, что он будет всегда (I Swear I Will), что у него есть место, которое он очень сильно любит (Place I Love So Dearly), что он переживает о том, что у него уже много лет нет лета (Years Without Summer). Что иногда он задумывается о себе — кто он и что он (Siberian Loner). И что в конечном счете он остается один — Nothing’s Wrong, You Are Alone. А в случае с Руинами треки объединены в два: Сторона А и Сторона Б. Потому что тут названия не так важны. Руины — это геометка, метка на карте. Включаешь, слушаешь — птички, речка, шелест листьев, и вот ты уже тот самый Лонер из предыдущей части, который оказался среди Руин. Здесь важна сама обстановка, важно то, где ты находишься, здесь и сейчас. Ты это включил, глаза закрыл — слушай. Ты Лонер, который находится среди Руин.
В 2014-м мы только выпустили Siberian Loner, и буквально через неделю мне пишет Стас из Klammklang со словами: «Мне тут знаешь кто написал? Мэри Энн Хоббс! И она очень хочет поставить твой трек I Swear I Will у себя в эфире. Можно или нет?» А Мэри Энн Хоббс — одна из тех, кто, например, открыл этому миру Burial. Весь тустеп, весь диэнби, весь английский рейв — открытие этих жанров и их популяризация во многом произошли благодаря ей. Карьеру она построила в основном на BBC Radio 1, одном из самых популярных радио в принципе. Она прекрасна. И нам сказали, что в такой-то день, в такое-то время, в её шоу на BBC Radio 6 в рубрике Recommends — то есть то, что Мэри Энн от себя лично рекомендует, прозвучит мой трек с ее комментариями. Это был такой хайп, все наши на ушах стояли. Было здорово.
Мне кажется, «Маслянино» — это вообще лучшее, что я написал. Трилогия, конечно, глобальнее, но это вовсе не значит, что эта композиция менее важна. Притом, что в этом 26-минутном треке технически ничего особенного нет. У меня бабушка с дедушкой из Маслянино, мама оттуда родом, я там детство провел. Это невероятно красивое, невероятно прекрасное место с прекрасными людьми. С ним у меня связаны, пожалуй, самые лучшие и самые счастливые воспоминания. Тот дом на обложке — это копия нашего дома. Дом на холме. Холм, дом и дерево напротив дома.
Я никогда не считал себя музыкантом. Во-первых, я определяю это с точки зрения ремесла. Вторая причина — я необразованный. Помню, однажды я сказал кому-то из журналистов или критиков, что я как гопник в мире классической музыки. При этом мне говорят: «Вы же неоклассик!» Да какой неоклассик? Я просто дома напиликал что мне нравится, свои эмоции выложил, а вы меня неоклассиком называете. Я даже ничего сыграть не смогу с партитуры просто потому, что я тупо нот не знаю. Я просто умею на клавиши жать и на кнопки на компьютере. И у меня получается то, что получается. Записываю птичек, природу, получается у меня это, я это дело люблю. Но не надо причислять меня к неоклассикам. И к музыкантам тоже. Я любитель, абсолютный любитель. Вот и все.
В жизни должна быть стабильность. Жизнью музыканта жить я бы не смог: концерты, записи там всякие, пресс-релизы — вот это все. Мне кажется, что по сути я был бы безработным. Сегодня ты актуален, сегодня тебя слушают, завтра ты уже никому не нужен. Нужно постоянно вертеться, постоянно что-то делать. Конечно, в каком-то плане это интересно, но я себе этого позволить не могу. Не по мне такое.
Для меня Бердск — это особенный город. Это не просто место, где я себя чувствую как дома, — это мое место. Ты не был в нашем лесу, на берегу, наверное, даже озера бердского не видел. Тебе все это стоит посмотреть. Есть условный центр города с домами-многоэтажками, но выше десяти этажей у нас ничего нет. Есть частный сектор — много частного сектора, Бердск, наверное, наполовину из него состоит. Много лесов по краям города, с одного и другого края. Полей много. Я люблю этот город и с большим трудом его покину, если придется.
Чем среднестатистический новосибирец отличается от бердчанина? Не знаю. В нем больше какой-то злобы, больше нервной активности — ритм жизни, большой город, все дела. Бердск город маленький, сто тысяч человек. Спешить, по сути, некуда — там все своим чередом идет. Не то чтобы это Шир из Властелина Колец. Там просто время идет по-другому. “No time to hurry” — наверное, именно так.
В музыке мое происхождение имеет значение. Музыка, конечно, для всего мира и так далее, но я из Бердска-запятая-Сибирь. Это важно, это должны знать. Я из Бердска, Бердск в Сибири. Я хочу, чтобы люди знали о том, откуда я, откуда эта музыка и где она была записана. Но я не считаю, что есть какой-то уникальный сибирский звук, который журналисты в свое время расхайпили. Какой сибирский звук, о чем вы говорите? Нет ничего такого.
Новосибирская сцена, конечно, есть. Она всегда была, просто к ней не всегда серьезно относились, наверное. У нас же много домашних продюсеров таких, о которых никто не слышит. Но возьми, к примеру, Егора, который постоянно дает концерты. Илью Феррейна с его невероятным звуком, братьев Гавриловых, которые вечно экспериментируют. Музыкантов на сцене хватает, как и тех, кто пока что не дал о себе знать.
Выступать в Москве — ради бога, но жить я туда не поеду никогда. Я бердчанин, мне подавай тихий спокойный город. Я бы хотел прожить в Бердске всю свою жизнь.