modern classical, neoclassical, instrumental / Новосибирск
"Тот случай, когда выходишь с концерта и не хочется надевать наушники
и слушать что-то, чтобы не смазать впечатление. Безумно красиво".
и слушать что-то, чтобы не смазать впечатление. Безумно красиво".
Если заходит речь, то говорю, что The Owl – это инструментальный сольный проект со струнными, что-то вроде неоклассики. Я раньше чуралась этого слова, выпендривалась много на тему того, что все-таки The Owl не неоклассика, все-таки это другое. Сейчас для меня это неважно. Называйте как хотите, я просто буду делать то, что делаю, дальше, и все.
Разные инструментальные штуки у меня копились еще со студенчества. Наверное, с первого курса, а может, даже еще раньше. И изначально я просто хотела собрать их воедино и записать для себя. Записывали дома у друга на электронном фортепиано. Я даже не планировала, что там будут скрипки, но решила разнообразить звучание и притащила скрипку, импровизационно добавила некоторые партии. А потом создала группу во Вконтакте и выложила туда музыку. Подумала, если кто-то захочет послушать, – почему бы и нет.
Говорят, если ты идешь от концепции, то это вроде как не от души – ты просто поставил себе задачу и выполняешь ее. Мне кажется, если это твоя музыка – как она может быть не от души? Какая разница, что тебя сподвигло, если ты идешь от конкретной идеи, значит, она тебя вдохновляет, а если она тебя вдохновляет, значит, все правильно.
Мне кажется, очень важно передать все именно так, как ты видишь, а не так, как оно, возможно, есть. Мой новый альбом будет о некой северной стране: там будут скандинавские сказки про эльфов, северное сияние, народ скандинавский. И понятно, что получится не так, как есть на самом деле, но зато именно так, как я себе это представляю.
Не могу сказать, что для меня все так просто – села, накидала, и за пять минут хит родился. Но я сама же себя и заставляю в каждой следующей композиции применять более сложные, более интересные ходы. Особенно я в мучениях, когда пишу струнные партии. Стараюсь, чтобы и музыкантам было интересно играть, чтобы партии были переплетенные, полифоничные, контрапунктные. Допустим, виолончель сказала, потом скрипочка сказала, потом альт сказал, – и они все вместе разговаривают друг с другом.
Когда я слушаю свой материал, мне кажется, что он классный. Я это сделала, и что уж теперь – что сделано, то сделано, я довольно просто к этому отношусь. Зачем переживать потом, допустим, через пять лет, сидя и переслушивая: «Боже, какой кошмар!» – и так далее. У тебя есть конкретные идеи в конкретный отрезок времени, и ты их воплощаешь именно так, как тебе кажется нужным.
Лично для меня Telescope отлично вписывается в альбом, несмотря на то, что инструментарий там совсем другой. Это тоже был один из домашних набросков, который я даже пробовала сама записывать: у меня есть деревянный пюпитр, я приматывала к нему скотчем микрофон за тысячу рублей, а потом пела и играла. И мне, конечно, хотелось переписать это в хорошем качестве, чтобы можно было слушать. Да и жалко было его выбрасывать или отделять от чего-то, поэтому я и включила его в первый альбом. Чтобы это хвостом за мной не тянулось.
На сцене всегда волнуюсь. Особенно когда понимаю, что вот сейчас надо будет выходить. И когда начинаю играть, волноваться не перестаю, боюсь ошибиться. Это, скорее всего, навязанный синдром отличницы, который еще с музыкальной школы идет, когда ты играешь и думаешь: «Только бы руки меня не подвели сейчас, только бы руки не подвели». Вот такие психологические травмы музыкального образования. Поэтому, возможно, и не надо никому в музыкальной школе учиться.
Не люблю, когда музыка проходит мимо ушей, когда люди гремят вилками, ложками. У меня был такой концерт в Кемерово: там сидели за столами, курили кальяны… Просто расстраивает то, что люди уткнулись в тарелки вместо того, чтобы слушать музыку и погружаться в нее. Поэтому я стараюсь проводить концерты в тех местах, где бы не ели и не пили.
В совместном треке с Zimne моего участия на самом деле мало. Вы не узнали трек? Это Moon Saturday. Им он понравился, и они захотели сделать какую-то совместную работу. Я просто отправила материал, Антон там все нарезал и сделал, Наташа придумала текст и вокал. Получилось круто. Мне понравилось, что они очень аккуратно обошлись с композицией, сохранили развитие, последовательность, гармонии. Очень мягко и с уважением отнеслись к работе.
Есть клип, но он пока один. Мы начали снимать его в мае, а закончили в августе. Это не значит, что мы снимали все лето, это значит, что мы один или два раза съездили в мае, а потом еще раз в августе. Там даже видно, что у меня длина волос разная. В клипе я хотела выразить образ Совы, жительницы леса, его духа. Но это очень пространная вещь, которую не покажешь на экране, поэтому мы сделали практически детективную историю со странной женщиной в лесу, которая валяется везде: то на каком-то причале, то еще где-то, – и букашек рассматривает.
Надо почаще думать о том, что у тебя время ограничено. Мы откладываем все на потом, и я тоже так делаю, но я все-таки периодически думаю: «Нет, надо прямо сейчас встать и что-то сделать». А люди все откладывают, откладывают – а там уже смерть. Ну и раз ты все равно умрешь, то сделай хотя бы так, чтобы тебя все в жизни устраивало, чтобы ты хотя бы минимально каким-то вещам мог радоваться. Мне кажется, люди, которые бросают работу и уезжают жить на необитаемый остров, примерно к такому же приходят, прежде чем уволиться.
В зал с роялем точно уже не вернусь. Я сразу ощущаю, что там все как будто слишком преувеличенно, слишком помпезно. Выглядит все так, будто я такой прямо композитор, вы только посмотрите! Весь этот академизм меня убивает. Раньше мне это нравилось, потому что у меня в жизни такого не было, чтобы я выходила и за роялем что-то играла. А потом я решила, что это все-таки должно быть проще, чтобы любой человек мог прийти и не обязательно ему надо было костюм с бабочкой надевать. Чтобы он не чувствовал, что здесь, в этом большом зале, он не к месту.
Сейчас музыки очень много и слушателю сложно воспринимать сразу целый альбом. Мало кто думает: «Вот вышел альбом, надо его послушать», – садится, берет чашечку и слушает альбом от начала и до конца. Создатели музыки часто подстраиваются, чтобы сэкономить время слушателей. Например, сочиняют по одному треку и сразу выкладывают их в сеть. Вот композитор-неоклассик написал что-нибудь и выложил: «Вот вам моя новая композиция». И все: «Браво, браво, это восхитительно!» А потом он все эти композиции соединяет и получается альбом. Это нормально, это не плохо. Но проблема может быть в том, что создатели музыки теряют единую нить альбома, и получается просто сборник треков.
Мечтаю, что меня пригласят выступить в Исландию. Придут исландцы и с ними их исландские дети, они будут сидеть в своих вязаных свитерах, мило слушать и молчать, а потом все в восторге уйдут. И я посмотрю наконец на Исландию, погуляю там, они покажут, как они вяжут свои свитера, покажут гейзеры, а я потом помашу им рукой из иллюминатора и улечу обратно в Новосибирск. А может, им так понравится моя музыка, что они сделают меня почетным гражданином Исландии, и у меня будет пожизненная виза. Это такая тщеславная мечта, но пусть она у меня будет.
Для меня не самоцель сделать как можно сложнее, я это ненавижу. Мне кажется, высасывать из пальца как можно более сложные ходы, просто чтобы кого-то поразить, – это не очень хорошо. Сила как раз в простоте. И талант в простоте. Поэтому я считаю, что самое важное – это умение сохранить музыкальность, мелодизм и сделать это с какими-то интересными, нестандартными гармониями, решениями. Ты слушаешь, допустим, какую-то композицию, и у тебя не возникает ощущения, что там есть что-то сложное, хотя на самом деле сложное там есть. Или тебе кажется, что эта гармония очевидная, простая, а она вовсе не очевидная. Мне кажется, все должно быть настолько гармонично сделано, чтобы у человека не возникало внутреннего диссонанса с этой музыкой, чтобы он не чувствовал, что здесь что-то не так, как-то странно или немузыкально.
Иногда я воспринимаю свою музыку как будто со стороны. Когда пишу новый трек, все темы рождаются на фортепиано. Потом, когда пишу уже партии для квартета, то не знаю, как это будет звучать все вместе, у меня есть только некоторое представление, как возможно это будет звучать. Я слышу результат только тогда, когда ко мне приходит репетировать квартет. Можно сказать, что это рождение музыки. Наверное, это самый важный момент, который у меня есть, самый ценный.
Ноты у меня все рукописные. Я всегда пишу только карандашом и только для струнных. Для фортепиано ноты не пишу, хотя у меня регулярно просят: «Дайте нам ноты, мы хотим это играть». Я обещаю, что сделаю, но не хочу это делать на самом деле. Во-первых, потому что мне лень, а во-вторых, думаю: «А если они плохо будут играть, а потом еще и каверы выкладывать?» Или увижу потом, что мою композицию Моцарт написал вместе с Бетховеном и Рахманиновым.
На каждом интервью думаю, что надо быть сдержаннее, но в итоге болтаю очень много. Вообще, я на интервью что только не говорила, иногда перечитываю через несколько лет – так стыдно становится.
Нет ничего более волнительного, чем показывать кому-то трек. Смотришь на человека и думаешь: «Господи, только не перематывай, сейчас будет такой классный момент!» Всегда интересно, понравился ли ему сейчас вот этот момент или нет, или только мне он тут нравится. А не дай бог он в это время разговаривать начнет, это же вообще будет караул просто. Слово-то какое – караул. Давно его не говорила.
Разные инструментальные штуки у меня копились еще со студенчества. Наверное, с первого курса, а может, даже еще раньше. И изначально я просто хотела собрать их воедино и записать для себя. Записывали дома у друга на электронном фортепиано. Я даже не планировала, что там будут скрипки, но решила разнообразить звучание и притащила скрипку, импровизационно добавила некоторые партии. А потом создала группу во Вконтакте и выложила туда музыку. Подумала, если кто-то захочет послушать, – почему бы и нет.
Говорят, если ты идешь от концепции, то это вроде как не от души – ты просто поставил себе задачу и выполняешь ее. Мне кажется, если это твоя музыка – как она может быть не от души? Какая разница, что тебя сподвигло, если ты идешь от конкретной идеи, значит, она тебя вдохновляет, а если она тебя вдохновляет, значит, все правильно.
Мне кажется, очень важно передать все именно так, как ты видишь, а не так, как оно, возможно, есть. Мой новый альбом будет о некой северной стране: там будут скандинавские сказки про эльфов, северное сияние, народ скандинавский. И понятно, что получится не так, как есть на самом деле, но зато именно так, как я себе это представляю.
Не могу сказать, что для меня все так просто – села, накидала, и за пять минут хит родился. Но я сама же себя и заставляю в каждой следующей композиции применять более сложные, более интересные ходы. Особенно я в мучениях, когда пишу струнные партии. Стараюсь, чтобы и музыкантам было интересно играть, чтобы партии были переплетенные, полифоничные, контрапунктные. Допустим, виолончель сказала, потом скрипочка сказала, потом альт сказал, – и они все вместе разговаривают друг с другом.
Лично для меня Telescope отлично вписывается в альбом, несмотря на то, что инструментарий там совсем другой. Это тоже был один из домашних набросков, который я даже пробовала сама записывать: у меня есть деревянный пюпитр, я приматывала к нему скотчем микрофон за тысячу рублей, а потом пела и играла. И мне, конечно, хотелось переписать это в хорошем качестве, чтобы можно было слушать. Да и жалко было его выбрасывать или отделять от чего-то, поэтому я и включила его в первый альбом. Чтобы это хвостом за мной не тянулось.
На сцене всегда волнуюсь. Особенно когда понимаю, что вот сейчас надо будет выходить. И когда начинаю играть, волноваться не перестаю, боюсь ошибиться. Это, скорее всего, навязанный синдром отличницы, который еще с музыкальной школы идет, когда ты играешь и думаешь: «Только бы руки меня не подвели сейчас, только бы руки не подвели». Вот такие психологические травмы музыкального образования. Поэтому, возможно, и не надо никому в музыкальной школе учиться.
Не люблю, когда музыка проходит мимо ушей, когда люди гремят вилками, ложками. У меня был такой концерт в Кемерово: там сидели за столами, курили кальяны… Просто расстраивает то, что люди уткнулись в тарелки вместо того, чтобы слушать музыку и погружаться в нее. Поэтому я стараюсь проводить концерты в тех местах, где бы не ели и не пили.
В совместном треке с Zimne моего участия на самом деле мало. Вы не узнали трек? Это Moon Saturday. Им он понравился, и они захотели сделать какую-то совместную работу. Я просто отправила материал, Антон там все нарезал и сделал, Наташа придумала текст и вокал. Получилось круто. Мне понравилось, что они очень аккуратно обошлись с композицией, сохранили развитие, последовательность, гармонии. Очень мягко и с уважением отнеслись к работе.
Надо почаще думать о том, что у тебя время ограничено. Мы откладываем все на потом, и я тоже так делаю, но я все-таки периодически думаю: «Нет, надо прямо сейчас встать и что-то сделать». А люди все откладывают, откладывают – а там уже смерть. Ну и раз ты все равно умрешь, то сделай хотя бы так, чтобы тебя все в жизни устраивало, чтобы ты хотя бы минимально каким-то вещам мог радоваться. Мне кажется, люди, которые бросают работу и уезжают жить на необитаемый остров, примерно к такому же приходят, прежде чем уволиться.
В зал с роялем точно уже не вернусь. Я сразу ощущаю, что там все как будто слишком преувеличенно, слишком помпезно. Выглядит все так, будто я такой прямо композитор, вы только посмотрите! Весь этот академизм меня убивает. Раньше мне это нравилось, потому что у меня в жизни такого не было, чтобы я выходила и за роялем что-то играла. А потом я решила, что это все-таки должно быть проще, чтобы любой человек мог прийти и не обязательно ему надо было костюм с бабочкой надевать. Чтобы он не чувствовал, что здесь, в этом большом зале, он не к месту.
Сейчас музыки очень много и слушателю сложно воспринимать сразу целый альбом. Мало кто думает: «Вот вышел альбом, надо его послушать», – садится, берет чашечку и слушает альбом от начала и до конца. Создатели музыки часто подстраиваются, чтобы сэкономить время слушателей. Например, сочиняют по одному треку и сразу выкладывают их в сеть. Вот композитор-неоклассик написал что-нибудь и выложил: «Вот вам моя новая композиция». И все: «Браво, браво, это восхитительно!» А потом он все эти композиции соединяет и получается альбом. Это нормально, это не плохо. Но проблема может быть в том, что создатели музыки теряют единую нить альбома, и получается просто сборник треков.
Для меня не самоцель сделать как можно сложнее, я это ненавижу. Мне кажется, высасывать из пальца как можно более сложные ходы, просто чтобы кого-то поразить, – это не очень хорошо. Сила как раз в простоте. И талант в простоте. Поэтому я считаю, что самое важное – это умение сохранить музыкальность, мелодизм и сделать это с какими-то интересными, нестандартными гармониями, решениями. Ты слушаешь, допустим, какую-то композицию, и у тебя не возникает ощущения, что там есть что-то сложное, хотя на самом деле сложное там есть. Или тебе кажется, что эта гармония очевидная, простая, а она вовсе не очевидная. Мне кажется, все должно быть настолько гармонично сделано, чтобы у человека не возникало внутреннего диссонанса с этой музыкой, чтобы он не чувствовал, что здесь что-то не так, как-то странно или немузыкально.
Иногда я воспринимаю свою музыку как будто со стороны. Когда пишу новый трек, все темы рождаются на фортепиано. Потом, когда пишу уже партии для квартета, то не знаю, как это будет звучать все вместе, у меня есть только некоторое представление, как возможно это будет звучать. Я слышу результат только тогда, когда ко мне приходит репетировать квартет. Можно сказать, что это рождение музыки. Наверное, это самый важный момент, который у меня есть, самый ценный.
Ноты у меня все рукописные. Я всегда пишу только карандашом и только для струнных. Для фортепиано ноты не пишу, хотя у меня регулярно просят: «Дайте нам ноты, мы хотим это играть». Я обещаю, что сделаю, но не хочу это делать на самом деле. Во-первых, потому что мне лень, а во-вторых, думаю: «А если они плохо будут играть, а потом еще и каверы выкладывать?» Или увижу потом, что мою композицию Моцарт написал вместе с Бетховеном и Рахманиновым.
На каждом интервью думаю, что надо быть сдержаннее, но в итоге болтаю очень много. Вообще, я на интервью что только не говорила, иногда перечитываю через несколько лет – так стыдно становится.
Нет ничего более волнительного, чем показывать кому-то трек. Смотришь на человека и думаешь: «Господи, только не перематывай, сейчас будет такой классный момент!» Всегда интересно, понравился ли ему сейчас вот этот момент или нет, или только мне он тут нравится. А не дай бог он в это время разговаривать начнет, это же вообще будет караул просто. Слово-то какое – караул. Давно его не говорила.